Артобстрелы, пропаганда и «Мертвая голова»: участник спецоперации из Краснодара о причинах возвращения в зону СВО

Участник специальной военной операции по денацификации и демилитаризации Украины из Краснодара рассказал о своем боевом опыте, отношении к украинцам и о том, почему отправился служить добровольцем. Что чувствуют и о чем думают суровые мужчины в балаклавах и бронежилетах, 17 ноября узнали журналисты «Блокнота Краснодара».

Сергей (прим.ред.: имя изменено), несмотря на молодой возраст, имеет за плечами внушительный боевой опыт. Вернувшись из зоны СВО после ранения, он проходит реабилитацию и не теряет времени даром, проводя курсы боевой подготовки для всех желающих, где делится своими знаниями, а также обучает навыкам, которые могут пригодиться и в мирной жизни. После восстановления здоровья он планирует вернуться на спецоперацию. Почему для него это так важно, а также о многом другом Сергей рассказал журналистам в эксклюзивном интервью.

Как ты оказался на спецоперации? Служил по контракту или отправился добровольцем?

Незадолго до начала специальной военной операции закончился мой первый контракт в вооруженных силах. Увидев, что произошло, что началось, я первым же делом пошел в военкомат. Сказал прямо: «Ребята, я по специальности снайпер, прошу меня отправить в действующие войска в зону СВО». Мне сказали немного подождать. А я пока начал готовиться – снаряжение, физподготовка, огневая. Снова пришел, мне сказали: «Да». Оформил документы, сдал физподготовку, прошел медицину, дождался приказа и убыл. Сперва в пункт постоянной дислокации, а оттуда уже, так сказать, «за ленту».

 

Какой у тебя был боевой опыт до СВО?

До специальной военной операции приходилось выполнять, так скажем, миротворческие задачи на Кавказе в 2020 году. Опыт, приобретенный там, пригодился мне на СВО, но не так, как я рассчитывал. Опыт там и тот, который я получил на Украине, это, на самом деле, две параллельные прямые, которым очень тяжело пересечься, потому что это было два совершенно разных конфликта.

 

Разные конфликты и совершенно разный боевой опыт...

Что чувствует человек, понимающий, что завтра он окажется в зоне боевых действий?

Скажу за себя: легкий мандраж, волнение, порой может быть и страх. Особенно если человек неуверен в своих способностях, конечно, он будет бояться. Но если человек знает, что он обязан вернуться… у него будет мандраж перед тем, как первый раз по нему будут стрелять или он будет стрелять первый раз. Но все это преодолевается буквально за пару минут. Так называемый, шок первого боя проходит очень быстро.

 

Как отнеслись родственники к твоему решение отправиться на спецоперацию?

Родственники сделали гораздо гениальнее: отец убыл в зону СВО за пару дней до меня, и один из моих братьев отправился туда же через пару дней после меня. Мать… мать просто молилась. Когда я приехал из госпиталя домой, мне на самом-то деле вспомнились строки одной песни: «Вот отпуск, вот приехал я домой, здравствуй, мама, я вернулся, я живой. Посмотрел я своей матери в глаза, постарела же она». И правда, так и получилось. Но мать молится, а мы с отцом и братом просто выполняем поставленные задачи.

 

Дружба сплотила самых разных бойцов со всей России

С чего началась служба в зоне СВО? Какие были трудности?

Первой трудностью было распределение. Людей было очень много, мы были по командам – кто из Ростова, кто из Краснодара, кто из Волгограда. И многие хотели быть со своими земляками. Но командование, конечно же, решало по необходимости – кого, куда распределять, сколько человек в такую роту, сколько в другую. Первое время – вливание в боевой коллектив, осознание, что это абсолютно новые люди, с которыми раньше никогда не контактировал. По сути, самые большие трудности были коммуникабельные, потому что люди были разные – разных вероисповеданий, профессий, но мы все подружились. И это нас спасло, спасает и будет спасать много-много раз.

 

Опиши среднестатистический день в зоне спецоперации?

Подъем после короткого сна. Приходилось спасть очень мало, на самом деле. Поспать четыре часа – это просто рай. Мы просыпались, если была возможность, пили чай или кофе, чтобы хоть какая-то жидкость в организм попадала после пробуждения. И либо убывали на наблюдательные пункты – следили, чтобы никто не подошел, либо занимались бытовыми, хозяйственными или инженерными работами, то есть копали окопы, блиндажи, все, как обычно.

И, естественно, самое святое - прятались от артиллерии. Очень быстро мы научились это делать, просто в секунду занимать укрытие. Обычно обстрелы бывали минимум по три-четыре раза. Но самый, который особенно запомнился, это на 9 мая. Ребята из ВСУ решили нам «подарок» сделать. По нам отработали полным пакетом «Градов» - это 40 ракет. И вот вся эта мощь летит в твою сторону. Ну, а так три-четыре раза минометами, гаубицами. Часто так бывало, что, когда по рации докладывалось вышестоящему командованию, что кто-то из бойцов ранен, усиливался обстрел именно той позиции, где был раненный. Самое тяжелое и неприятное, что я испытал на себе – это «Град», но я привык. Даже порой по ночам миномет уже не был способен разбудить.

 

Рассказ о страшных вещах спокойным тоном

Понятно, что в бою другая сторона – это враг. Но вне боя, в разговорах, как относятся наши бойцы к украинским? Были ли случаи «пообщаться» с военнослужащими противника?

Отношение именно к украинцам очень, на самом деле, сложное. У каждого свое. Для кого-то они все «нацики», как и мы для кого-то из них «рашисты» и так далее. Сколько «приятных» эпитетов они придумали… А для кого-то они простые люди. Среди них есть, конечно, радикальные элементы, которые пагубно влияют на идеологическую сторону формирования подразделения. Но есть обычные ребята – 18-летние, пацаны, которые только-только школу окончили и уже оказались на передовой. Отношение к ним было как к таким же людям. Хотелось, чтобы они оставили бы оружие и пошли домой, подлечили раны, и мы вместе спокойно жили. Но имеем, что имеем.

Но были и такие ребята, которые, даже находясь на грани пленения, оскорбляли нас. Но, при этом, если была угроза нашей жизни – с ними был несколько иной «разговор». Да, было дело – раздевали их, чтобы посмотреть татуировки. Видели, если у кого-то была, популярная у подразделений националистов, эмблема немецкой танковой дивизии «Мертвая голова» - череп с костями, их сразу грузили и отправляли в Донецк, потому что там очень хотят с этими ребятами разговаривать и объяснять им, что они неправы.

По поводу разговоров, был момент: сопредельная наша сторона пошла в прорыв, мы оборонялись. Начинаем уже отгонять их обратно. Я запрыгнул на БМП, идем вперед. Лесополоса вся крови, бинтах – и той стороны, иногда и наших, ранение все могут получить, мы все не бессмертны. Вижу, что там кто-то карабкается, пытается пошевелиться. Быстро с товарищем спрыгиваем с брони, подбегаем, а там два живых украинских солдата. Оказали им первую помощь. Потому что они такие же люди, у них так же есть матери. И они еще в том возрасте, когда можно человеку объяснить, кто прав, кто виноват. В любой ситуации. Оказали, загрузили, отправили их в госпиталь. Наши врачи подняли их на ноги. Потому что, когда со мной уже произошла беда, меня приняли те же медики. Надеюсь, они живы и здоровы. Нельзя им туда, просто нельзя.

 

Сострадание к противнику - отличительное качество российских воинов

Расскажи о своем ранении.

Во время несения дежурства на наблюдательном пункте потребовалось сходить за водой. Я пошел и услышал хлопок. На мгновение остановился и понял, что летит к нам. До укрытия было не так уж и близко, я рванул туда, надеясь, что успею. Разбежавшись, прыгнул в окоп. Но когда я был в прыжке, мина приземлилась недалеко и ударной волной меня толкнуло. Из-за этого я ассиметрично приземлился, большой вес пришелся на одну ногу и ее очень сильно поломало. Две кости были переломаны, плюс легкая контузия на правое ухо.

Когда понял, что ногой не могу пошевелить, доложил, описал свое состояние физическое. Позже подошли мои товарищи, я, насколько мог, оказал себе самопомощь, ну, а дальше уже они оказали первую помощь. Иммобилизовали ногу и эвакуировали в госпиталь.

Из одного госпиталя отправили в другой, потом в третий, а оттуда направили в четвертый – в Москву, где меня прооперировали. Из-за того, что увечье крайне тяжелое в плане восстановления, я сейчас нахожусь на реабилитации. Но по прогнозам врачей, через два месяца я уже смогу, так сказать, легкой трусцой бегать. Это значит, что еще месяца полтора-два с того момента и я буду готов убыть обратно.

 

Ранение не помешает вернуться, чтобы выполнить поставленные задачи...

Отличается ли спецоперация от других конфликтов, в которых ты участвовал?

Честно скажу: «Да». Как я и говорил ранее, это две параллельные прямые. В мою первую командировку наши подразделения были технически менее оснащены в связи с определенными обстоятельствами. Я говорю, в первую очередь, за ударные беспилотники. Тогда у сопредельной стороны было полное преимущество в этом. Во второй командировке, которая была в зону СВО, наша авиация и войсковые средства ПВО эту проблему решили. Если в первой командировке у нас в неделю могло быть 10-12 огневых контактов, то в зоне СВО за месяц в среднем 5-6 в моем направлении.

 

Как психологически готовятся бойцы? Особенно те, у кого нет или мало боевого опыта?

Психологическая подготовка бойцов – это, на самом деле, многогранный вопрос. Я, конечно, не специалист, но скажу за себя и ребят из моего подразделения. Первое время все надеются, «хоть бы прилетело не в меня», «хоть бы попало не в меня», а потом понимаешь, что «не так страшен черт, как его малюют». Все страшилки про тот же миномет, что он уничтожит всё и вся, оказываются, на самом деле, только отчасти правдивы. А в остальном, после состояния «хоть бы не в меня», приходит «так, вот укрытие, надо, чтобы не накрыло». То есть появляется уверенность. Уверенность появляется только через огонь. Но первое время большинство, конечно, очень сильно переживают.

 

Как сохранять самообладание и побеждать страх?

Один хороший секрет мне поведал отец. Он сказал: «Помолись перед боем, поможет». Нужно помолиться Господу богу, Аллаху – какой ты веры, тому и молись, ведь он един, мы просто молимся по-разному. И он помогает на самом деле. Второе, что я уже там узнал, осознал и принял и стало даже проще: когда летит – еще не страшно, когда прилетит – уже не страшно, а когда влетит – ты не поймешь. Вот поэтому мы относимся к этому проще.

 

"Помолись перед боем, поможет"

Что там было самым страшным лично для тебя?

Самое страшное, когда по рации кричат, что кто-то «двухсотый» из наших. Это самое страшное. Даже не «трехсотый». Потому что он живой – ну, в ногу, руку, тело прилетело, врачи заштопают, человек будет жить дальше. Даже потеряв руку, люди достигают огромных успехов, но когда «двухсотый»… это очень печально. Особенно осознание, что ты сидел с человеком пил чай, кофе или просто разговаривал, а спустя пять минут он уже погибший… К сожалению, это незабываемая картина.

 

Как местные жители относятся к нашим бойцам? Какие там царят настроения?

Настроения крайне смешанные. Все зависит от поколения. Как мы знаем, вся эта хунта, по сути, пришла к власти на Украине в 2014 году, и сейчас большинство пропагандистски заряженных молодых людей, как раз-таки, попадают на поколение от 16 до 24 лет. Эти люди попали под крайне мощную украинскую пропаганду в подростковом возрасте, когда и неокрепший ум, и отсутствие критического мышления. С ними было трудно. Хоть ты его там и бинтуешь этого бедного 18-летнего украинского солдата, спасешь его жизнь, ты все равно для него «москаль», «рашист» и так далее.

Старшее поколение, которое застало советское время, которое слушало истории своих бабушек про время еще в Российской империи, у них было отношение гораздо лучше. Они и помогали нам. Была одна бабушка, которая помогала, чем могла. У нее были куры, поэтому она приносила яйца, также и картошку. Мы все понимали, приходили помочь ей покопать – нам же не лень.

Люди среднего возраста – где как. Призванные, например, с той же Харьковской области, Запорожской, отчасти с Сумской, где население более настроено на Россию, а не на Запад, с ними было проще. По рассказам моих товарищей, которые служили на другом направлении, они с радостью сдаются в плен, потому что понимают, что почему и что из-за чего. А граждане Украины, которые выросли в западных областях – Ровенской, Львовской, с ними не стоит контактировать, потому что они максимально идеологически заряжены. И эта «зарядка» идет, наверное, еще со времен Гражданской войны. Там очень сильно идет прокачка идеологически.

 

Боевой опыт отразился и на гражданской жизни...

Как боевые действия меняют людей? Ты сам как-то изменился?

Да, боевые действия поменяли меня. Приведу пример. Иду и слышу хлопок, пригнусь, послушаю, думаю, «о, не к нам», и иду дальше. Многие, конечно, удивляются. А я просто объясняю, что, когда от этого зависит жизнь, это уже рефлекторно происходит. Или может быть такой момент: я иду по улице или передвигаюсь в помещении, но все равно ищу укрытие. Думаю, если сейчас стрелковый бой начнется или артобстрел, куда я буду прятаться? Такие базовые в боевых действиях вещи, они все равно в жизни отпечаток оставляют. Еще могу сказать, что стремление вернуться домой, выполнить поставленные задачи помогло мне в гражданской жизни тем, что, если у меня есть какая-то задача, я уже не буду рассуждать, что там, к примеру, «плохой начальник» и так далее, а просто беру и делаю. То есть я знаю, что могу добиться успеха, могу прийти к чему-то большому, великому. Я к этому стараюсь идти.

 

О чем нужно знать и что нужно уметь тем, кто хочет отправиться служить добровольцем?

В первую очередь, поскольку специальная военная операция приняла более позиционный характер, я бы это сравнил с Курской дугой в плане маневрирования войск, то важно умение копать глубоко и надежно. Это раз. Еще очень точно стрелять – на малой, средней и даже очень большой дистанции. И без шуток – умение приготовить пищу. Такие бытовые и даже, я бы сказал, туристические навыки – развести огонь, поставить палатку, хотя бы минимум таких навыков. Умение подбирать одежду по погоде, по состоянию почвы – грязь, слякоть, сухая земля или же снег – правильно подобрать обувь и одежду. Ну, и конечно же, это оказание первой помощи пострадавшим, раненым, получившим увечья. Это базис, который должен знать каждый, кто туда едет.

 

Как и почему ты стал вести курсы боевой подготовки? Зачем тебе это?

Ответ прост. Мы живем в крайне непростое время и лучше уметь, иметь и не нуждаться, чем наоборот. Потому что есть те предметы на курсах, которую ведет группа инструкторов, в том числе и я, которые нам действительно помогают в повседневной жизни. Но есть и специализированные направления – минно-взрывное, инженерное – там уже посложнее, но, опять же повторюсь, лучше уметь, иметь и не нуждаться, чем наоборот. Потому что мы не знаем, что может быть завтра.

 

Нужно быть готовым ко всему...

Ты собираешься вернуться в зону СВО? Почему?

Честно? Да. Другого варианта я на ближайшее время не вижу. Просто я понимаю, что хоть и занимаюсь подготовкой, делаю праведное дело, с какой бы стороны не посмотреть, обучаю людей. Но многие мои товарищи сейчас там. И спрашивают, «когда вернешься»? И перед собой как-то стыдно, что все там, а я здесь.

С другой стороны, нужно еще получить какой-то жизненный опыт. Может я что-то за две мои прошедшие командировки в жизни не понял, и третья позволит еще раз переосмыслить и понять себя, потому что там идет диалог души и сердца совсем иной. Там он настоящий. Это одна из причин, почему я туда возвращаюсь.

Елена Бутова

Фото: Александр Харченко

Видео: Сергей Трубин

Новости на Блoкнoт-Краснодар